Голодомор: встреча и преодоление ужаса

Опубликованно 29.11.2020 07:20

Пoртaл в пaмять oткрылся в 2015-2016 гoдax, пoтoму чтo тoгдa наш брат стaли сильными

Призрaк Гoлoдoмoрa стoял у нaс зa плeчaми всeгдa, прoстo наш брат этoгo нe oсoзнaвaли. И этa нeoсoзнaннoсть oткрывaлa манера к нeкoтoрoму oтстрaнeнию. Дa, этo былo. Этo былo здeсь и тoгдa. Нo труднo былo прeдстaвить: a кaк этo? Мнoгим, зa исключeниeм тex свидeтeлeй, кoтoрыe уцeлeли и дoжили дo нaшиx днeй, зa исключeниeм тex, ктo исслeдoвaл тeму и eщe, пoжaлуй, зa исключeниeм нaдeлeнныx дaрoм прeдстaвлять и чувствoвaть нa «высoкиx рeгистрax».

Пoкa примeрнo с 2015-2016 гoдoв oткрылся пoртaл. Пoртaл в... пaмять. Xoтя я бы скoрee нaзвaлa этo пoртaлoм в ужaс. В aд.

Людишки нaчaли вспoминaть укрaинский XX вeк. Oни нaчaли eгo вспoминaть нe прoстo тaк, a в дeтaляx. В быту. Вывeрнутыe гoршoчки с eдoй. Пoeдeнныx дoмaшниx живoтныx. Тeлa нa улицax. Нa вoт этиx вoт улицax, гдe и пoнынe xoдят (человеческое. Нaчaли вспoминaть конкретных людей и конкретные образ действий. Вот они, люди, ныне живые и здоровые. Потомки выживших запомнили и нашли в себя силу и мужество передать переживания следующим поколениям.

И вот тутовник мной дернуло. Дернуло давно предела истерики и потери сна. Ото этих мелких деталей, в которых, вроде известно, и сидит нечистый.

Ото выброшенных из печи горшков с недоваренной едой...

Ото вырванных из детских рук кусков лепешки...

С людей, которые умирали неподалеку от своих домов...

Ото съеденных котов, собак, мышей...

И силу таких деталей дозволено прочитать в поминальные дни в рассказах живых, современных людей, очных и заочных моих знакомых, чьи праотцы в то страшное время жили «объединение ту сторону Збруча». До этого (времени это все читалось в печатных книгах – даже если сборниках воспоминаний – воспринималось слабее. Ant. более остро. Это было «тут-то», «идеже-то». Книга удовлетворительно выполняла роль защитного барьера. В конце концов, ее не возбраняется просто закрыть.

А здесь сделано ничего не закроешь. На этом месте уже - реальные живые прислуга.

Все. Путей к отступлению в закромах. Ты должен смириться с привидениями твоего народа. «Тоді, жінко, прийдуть перед тебе привиди зі спогадів твоїх бабусь...» Вишь они и пришли.

И привели вслед собой на вторую посторонись. А вторая мысленная дорога сего портала - это осознание следов прошлого в себя. Все эти инфантилизмы, патернализмы, Веруха в «доброго царя», головотяпство, бытовая коррупция – весь это на раз выходило по (по грибы) рамки терминологии и выливалось кайфовый вполне конкретные практики и трепотня. И показало, где и насколько должны были бить и надавить, чтобы сдеформировать, отнять сознания и смысла – тут. Ant. там, и здесь, и еще вот на этом месте.

Все это вместе удобно парализовать. Глубиной ужаса. Тем, который многие так и не оправились через него, не рассказали потомкам о праздник трагедии...

От того, вроде же часто в нашей повседневности видим жмыхи Голодомора - в поведении ныне живущих, потомков недобитых Голодомором и всеми прочими катаклизмами. В бегстве через села, в мышковании всего, аюшки? можно, в недоверии к власти ни дать ни взять таковой, в желании не проникаться вничью серьезным, в стремлении к более сильному, в страхе выдёр ответственность – а это неважный (=маловажный) я, так вышло, в неузнавании своего, в обезличивании прошлого...

Я никогда и никому приставки не- пересказываю в деталях того, как будто произошло в месте, где я работаю, в июне 1941 возраст. Как и в других подобных местах. Задним числом нескольких последних лет я поняла, что же никогда не передам подробностей того, в чем дело? читала и читаю в фейсбучных одкровениях тех, чьи родственники решились изложить о страхе, пережитом почти сто полет назад. Разве когда стану жуть старой и мне уже перестань неинтересно все, кроме будущего и передачи в ведь будущее всего пережитого и перемысленного. И я поняла, благодаря чего молчали. Потому что - было страшно. И ровно знать, что было страшнее – всесильная «госбезопасность» не то — не то воспоминания о пережитом.

И я хорошо осознаю, что-что все это сказанное, а уже больше – много целом) подуманного и продуманного – сие тоже какая-то пункт, какой-то «выше-» кусок того, сколько произошло с моим народом. Временами оно догоняет, хотя Царь славы миловал моих непосредственных физиологических предков через всех трех Голодоморов. Единственное "голодное" воспоминание – сие рассказ моего покойного деда, в отдельных случаях во двор к ним, время как переселенным из Закерзонья, забрели истощенные ото голода отец с сыном. У прабабки ровно раз был только скудельница с кисляком и собственно его, получи и распишись тот момент едва ли неважный (=маловажный) последнюю еду в доме, возлюбленная отдала этим голодным скитальцам.

Существование Голодомора пугала двумя вещами. Первая - сие ощущение полного бессмыслия и собственного насупротив него бессилия. Врывается гурьба в хату, даже сугубо арифметически их с прицепом, чем весь твой нечто похожее,- и что ты сделаешь?

Вторая нечто – полный слом бытовой банальности. Поздно ли готовую еду выбрасывают с печи на пол – сие страшно. Когда кота сиречь собаку едят - тоже. Благодаря чего что это не в какой-нибудь месяц насилие. Это полный ломка всего, к чему привык. И хтонический чума: если возможно это, в таком случае возможно, получается, все. И в чем дело? же с нами еще могут отгрохать те, кто до сего довел?

Самость - это чай не только мысленные конструкции языка, веры, идентичности. Диалект - это и разговоры с близкими на хазе, с коллегами на работе. Благо не о чем говорить, отсутствует темы – язык мертв. Веруша – это не в какие-нибудь полгода представление о Боге как Абсолюте, сие ежедневная (или не ежедневная – лишь бы искренняя) молитва, сие поход в церковь, которая иди к черту там, на пригорке иначе говоря за углом, это пропасть ритуалов. Обычай - это невыгодный только хорошее слово и раздел культурной антропологии. Сие много действий, как радостно-ритуальных, так и ежедневных, «отчего что так должно оказываться».

Майкл Биллиг использовал остроумную аналогию "развевающегося флага" и "спущенного флага". Просто так вот, мы ассоциируем нематериальные принципы с "развевающимся флагом" в виде больших сдвигов и торжественных церемоний. Же "спущенный флаг" в виде ежедневных действий, банального, казалось бы, ритуала потребления пищи иначе отдыха, багаж и навыки, которые передаются с поколения в поколение – ото отца к сыну, от матери к дочери – так-таки в этом корень самости, пневматофор смысла и значения, корень ощущения контроля надо событиями, именно здесь зарыты индикаторы "нормальности". Тогда же багаж самоосознания, соотнесения себя и решетка, ощущения своего места, диалог с миром – не лишь словом, но и определенными действиями.

Голодомор тутти это разрушил. В большой степени прервал тяглость устои и идентичности. Как переламывают ручка побежденного о колено. Как ломают становой) хребет. И потом, когда наступает восстановление в правах, «спинальник» приходится заново учиться и учить своеобычный мозг действиям, которые возле нормальном состоянии прошиты в мозгу. Сие больно и тяжело.

Так а и мы сейчас должны восстановляться. Возрождать наши смыслы, свой мир, наши знания. И первым этапным порядком является осознание.

Многие оказались далеко не готовы. Все те, для того кого нет войны, кого поссорили политики, кому нужен "изображение", все, для кого "а чисто я, жизнь такая", до настоящего времени, кто убегает от реальности с магическими ритуалами али непамятью – всех их дозволено причислить к до сих пор искалеченным Голодомором и последующими десятилетиями советской центр. И вся их агрессия, направленная получи и распишись тех, кто напоминает им о войне и реальности, даже если просто своим существованием – сие агрессия страха. Подсознательной вытесненной памяти о фолиант, как за лишнее слово, которое называло реалии своими словами – врывались, арестовывали, пытали и вывозили...

Сие было едва ли безвыгодный самым большим моим открытием, кое-когда я начала говорить с людьми, которые меня окружают в повседневной жизни, сосредоточивать внимание на следы никак не только Голодомора (которого Галичина неважный (=маловажный) знала), но и в целом "концлагеря" в ежедневных словах и действиях. Когда-никогда в ответ слышала: "мало-: неграмотный говори тех ужасов", "твоя милость не можешь сказать как-то положительное" и тому подобное. Отсюда следует понятно - люди продолжают беспокоиться. И, по инерции, – "госбезопасности", и собираться (восвояси в момент ужаса. Вспоминать. Потщиться понять. И преодолеть.

Когда поняла, яко ужас и травма прилетают рикошетом после тем, кто их осознает. Сие работает так, что фобос распространяется и на тебя. Всеизвестно свойство стокгольмского синдрома "угашать" тех, кто решается поминать вещи своими именами, и получай сопротивление, хотя бы моральное. И особенно это свойство человеческого чувства делает жертв бессознательными сообщниками преступников.

И вот раз уж на то пошло поняла, почему открылся сей портал именно тогда, в 2015-2016 годах. «Браму втворили», по мнению выражению Галины Пагутяк, впору и по другому случаю. Войско удержала фронт, следовательно, ты да я стали сильными, мы смогли в соответствии с крайней мере не сдаться, смогли противоположить что-то вражеской силе. Нас уж не заберут, не припишут «антисоветскую агитацию» с 10 годами Сибири по (по грибы) семейное упоминание, в котором отразилось одно изо преступлений тоталитарной Москвы. Столица не придет. Не придет в твой чум, не заберет твое благосостояние, не вывезет в «быдлячем вагоне».

Появилась ощутимая фасет между нами и ними. В ряду жертвами и палачами. Между смыслом и убийством любого смысла, любого "безвыгодный такого", исключительно точно по требованию видений одних и зависти, жестокости, бездумья других.

Отошел мизофобия. Появилось ощущение безопасности. И оно сняло закулисный заговор молчания. Началось уразумение и проговорение.

Все это привело к ощущению силы. Силы давать отпор. Силы контролировать события.

Впечатление смысла.

А значит, стало разрешено вспоминать, пересказывать, понимать.

Вот именно, разверзся ад. Тот самый, тот или другой довел нас до сего состояния.

Незамедлительно мы возвращаем себе наше. И почему мне становится спокойнее, как-нибуд на фотографиях рядом с зажженной дыбом я вижу оружие. Автоматы, пистолеты, хоть символические вилы. То макаров, которым потомки жертв сдержали потомков палачей.

Раз уж на то пошло, в 2014-2015 годах, мы вернули себя силу. И, как в той сказке, с каждым убитым врагом распадалось одно авиазвено заклятия. Немым возвращалась глагол, слепым – зрение, а по всем статьям вместе – мысль. Зачатие казаться, что мы – живы. Да мы с тобой помним. Мы готовы драться.

И что Голодомор был местью вслед войну за государственность, ради тысячи восстаний, за упрямое существование собой.

Осознание грани средь «ними» и «нами», посереди смыслом и убийцами, не дало паки скатиться в ужас.

И мы все на свете же не перестали присутствовать собой. Мы вспомнили и помним, что такое? произошло, почему произошло и кто такой виноват.

Помним.

Каждое крупица 33-го.

Итак, появилась шанец остановиться и «переделать уроки». Сие, собственно, то, чем автор сейчас занимаемся. Все наши книга, дискуссии, метания, все наши «волны популизма» – сие не только наследие Голодомора. Сие еще и симптом целебной горячки, которая возвращает больного к здоровью. Худо, страшно, горько. Но ломалось ведь, что мы теперь восстанавливаем – красно и страшно.

Олеся Исаюк, Общенациональный музей-мемориал «Ломбард на Лонцкого»

Категория: Общество